Никогда я прежде не видел, чтобы аристократическая гордость на лице отца так быстро сменилась безмолвным удивлением. Его немного загорелое лицо стало мертвенно-бледным, отчего морщины между бровями стали ещё заметнее. Сжав набалдашник в виде львиной головы на своей трости так сильно, что побелели костяшки пальцев, он повернулся к матери и, нахмурив брови и округлив глаза, сказал:

«Что это? Что за разговор об Эрике?» Мама открыла рот, её лицо побледнело от испуга. Она прижалась к стене, когда отец, рассердившись, подошёл к ней. «Немедленно отвечай мне, Кристина!» – потребовал он.

В комнате неожиданно раздался звериный яростный крик, казалось, этот звук шёл отовсюду. Мама зажала уши руками и, зажмурив глаза, опустилась на пол. Я заметил, что отец вздрогнул, отвернулся от матери и уставился на зеркало.

«Что это было…», – сказал он сам себе. Отец пальцами ощупал всё зеркало, его взгляд остановился на отражении его же собственных светлых волос и голубых глаз. «Этого не может быть! Он умер, разве нет?» Он остановился перед матерью, коснулся пальцем её подбородка и заставил посмотреть на него. По её щекам текли слёзы. Отец нежно утёр их. «Он умер, Кристина! Ты сама это видела!»

«Да, он умер!» – сказала мама и утвердительно кивнула. Отец помог ей встать, и она присела на кушетку. «Он умер, Рауль! Эрик только призрак…»
«Он…»

Мама предупреждающе взглянула на меня, отчего у меня словно отнялся язык, а в жилах похолодела кровь. Я вздрогнул, догадавшись о её мыслях. Жизнь отца может оказаться в опасности, если я скажу правду. Эрик говорил мне, что хочет убить отца и это доставит ему истинное удовольствие. Если я скажу отцу, что Эрик жив, отец кинется искать этого человека, много лет назад пытавшегося убить его. В памяти всплыла закутанная в плащ тёмная фигура человека, который простым жестом запястья вытащил удавку и через несколько мгновений задушил того незнакомца в коридоре, и я уже не сомневался, кто в этой схватке будет победителем.

«Да, он призрак, – сказал я. – Ты права, мама».

Отцу показалось, будто что-то предшествовало моему ответу. Он сделал шаг назад и посмотрел на нас обоих. «Вы оба кажетесь слишком расстроенными из-за этого призрака», – сказал он. – И что это был за шум за зеркалом?» Он подошёл и присел на диван рядом с мамой. «Я был здесь, Кристина, в тот вечер, когда ты исчезла сквозь зеркало! Я знаю, что это был один из его трюков, но я видел это! Что это был за шум?».

«Я не имею понятия, Рауль!» – уверенно ответила мама и успокоилась. «Я уверена, что многие уже разгадали секрет потайных коридоров Эрика. Прошло семнадцать лет!»

«Семнадцать лет, – пробормотал отец и взглянул на меня. – Как быстро летит время». Он улыбнулся, но его улыбка быстро исчезла, когда он повернулся к матери. «Почему ты рассказала Кристиану об Эрике?»

«Я спросил её, отец», – сказал я. Когда отец посмотрел на меня, мама молча выразила мне благодарность; глаза отца засверкали яростью при упоминании имени Эрика. «Я поинтересовался, кто учил её пению, она мимолётно упомянула Эрика. Я попросил её рассказать подробнее». Я облизнул высохшие губы и взмолился Богу, чтобы отец прекратил свои расспросы…

«Понятно, – ответил он. – Я надеюсь, ты узнал всё, что тебя интересует. Теперь, если вы оба будете столь любезны, прошу не упоминать это имя в моём присутствии. Буду весьма благодарен». Он поднялся, подошёл к двери и повернулся к нам. «Кристина, экипаж подан, – сказал он. – Ты идёшь, Кристиан?».

Мама присоединилась к отцу. Когда отец уже вышел из гримёрной, мама обернулась ко мне. Взглядом своих больших карих глаз она умоляла меня сохранить её тайну. В знак согласия я слегка улыбнулся. «Я приду домой немного позже», – сказал я, взяв маму за руку, чтобы помочь ей выйти. Отец взял её под руку, и они вместе исчезли в тёмном коридоре.

Тот пронзительный крик ярости продолжал звучать у меня в ушах. Я не сомневался, что за зеркалом стоял Эрик. Он всё видел! Безусловно, он узнал, что мама и я, так сказать, замели его следы, но поступали ли мы правильно, скрывая человека, который хотел убить отца? Мне стало интересно, как сильно мама будет скорбеть, если Эрик выскочит из тьмы со своим лассо и набросит его на шею отцу!
Я не замечал, чтобы отец с матерью выставляли напоказ свои чувства, и никогда не знал, почему так происходит. Одно время они были безумно влюблены друг в друга, как говорили некоторые наши друзья. Когда выступала мама, отец слонялся по Опере как крыса. Он присутствовал на каждом её представлении. Мой дядя Филипп даже грозился отказать ему от дома, как говорили слухи. Что может так быстро охладить столь пылкую любовь?

Я тряхнул головой, чтобы отогнать мысли. Я знал, что никогда ничего не узнаю ни от мамы, ни от отца, но я знал, что правда связана с загадочным человеком, который обитал под Оперой.

Если я хотел знать ответы на вопросы, я мог пойти только к Эрику.

Я шёл в подземное жилище Эрика по тёмным коридорам, которые уже были хорошо мне знакомы. Дорога уходила в глубины оперного театра. Небольшой отрезок пути мне приходилось преодолевать на óщупь, касаясь холодных влажных стен, так как я практически ничего не мог видеть. Ещё несколько футов… вот он. Небольшой камень, если на него нажать, он повернётся, своеобразная «дверная ручка».

Открылся секретный проход, и я вошёл. Я огляделся. Мерцающий золотистый цвет свечей ослепил меня, так как мои глаза уже привыкли к абсолютной темноте. Я остановился.

«Конечно же, прошу, заходи». Этот голос пронёсся во мне и отозвался нежной мелодией у меня в ушах. Я не мог не улыбнуться, хотя мой разум трепетал от страха, когда я вспомнил хладнокровное, точно просчитанное убийство, свидетелем которого я оказался. Я должен был знать, что он ждёт меня. Я перешагнул через порог и закрыл за собой дверь.

Эрик стоял ко мне спиной, прислонив руку к стене, его чёрный плащ подобно тьме, пронизывавшей всё его существо, окутывал его фигуру. Он развернулся на каблуке и пристально посмотрел на меня. Его золотистые глаза блестели из-под абсолютно белой маски, которую наполовину затеняла его чёрная шляпа. Он скрестил руки на груди. «Убедись, пожалуйста, что за тобой никто не следил. Для меня большинство визитёров нежеланны».

«Почему Вы тогда ждёте меня?» Эрик снял плащ и шляпу и положил всё на спинку дивана. Вытянув руку, он молча предложил мне сесть. Что-то было такое в этом непринуждённом жесте. Я повиновался его желанию. Он стоял передо мной, уперев руки в бока; белая рубашка сияла своей белизной.

Вокруг стояла странная тишина. Я слышал только своё собственное дыхание. Эрик наклонил голову в сторону и нагло стал меня рассматривать. «Зачем ты пришёл сюда, юный Шаньи? Планируешь постоянно посещать мой дом?»

Я сглотнул и посмотрел на него. Его глаза сверкали одновременно и теплотой, и любопытством, словно это был не тот человек, которого я час или около того видел в тёмном коридоре. Я был уверен, что если смог бы мог каким-нибудь образом в тот момент заглянуть за его маску, то увидел бы лёгкую улыбку.

«Я надеялся, что Вы ответите на некоторые мои вопросы, Эрик».

«Я догадываюсь, о чём ты хочешь спросить, – произнёс он. – Я должен, однако, признать, что ты заинтересовал меня. С чего ты решил, что можешь меня о чём-то спрашивать?»
«Вы знаете, что отец не станет отвечать мне», – сказал я. Я смотрел ему прямо в глаза, хотя мне уже казалось, что его золотистые глаза уже просверлили в моей душе дыру.

«Думаете, мама расскажет мне что-нибудь?»

«Нет, – коротко ответил Эрик. – Уверяю тебя, твоя мать никогда ничего тебе не расскажет!» Он вытянул перед собой руки. «Кто знает? Может, тебе лучше вообще не задавать вопросов. Есть вещи, о которых тебе просто не нужно знать».

«Не играйте со мной в игры, Эрик», – пробормотал я и, вскочив на ноги, уже собрался уходить, но Эрик, вытянув руку, остановил меня.

«Будь терпеливым, – сказал он. – Я понял, что терпение – не самая лучшая твоя черта. Впрочем, и моя тоже». Его глаза блеснули причудливым светом, когда он жестом показал мне сесть. «Ты хочешь услышать, как я полюбил твою мать. Помни, я говорю об этой любви в настоящем времени, не в прошедшем! Я не могу смириться с муками, скрывая и дальше свои чувства к ней. Если это так сильно огорчает тебя, иди и расспроси кого-нибудь ещё».

«Я не прошу Вас скрывать свою любовь к моей матери», – сказал я и осмотрел его с головы до ног. Он был чуть повыше меня ростом, но такой же худой и долговязый; на висках заметно блестела седина. Я не мог догадаться, сколько же ему лет, однако был уверен, что он был старше матери и отца. «Скажите мне, Эрик, были ли Вы за зеркалом в моей гримёрной несколько минут назад?»

«Ты знаешь о зеркале? – спросил он. – Да, я был там».

«Тогда это Вы кричали!»

«Да, – произнёс Эрик. – Там я проявил свой нрав, разве нет? Это держало его подальше от Кристины». Он сжал руки в кулаки, в его глазах сверкнул алый огонёк. «Думаю, я опять сохранил ему жизнь!»

Я не сомневался насчёт того, что он имеет в виду.

«Что тянет Вас к моей матери, Эрик?» – спросил я дрожащим голосом, который выдавал моё невозмутимое поведение. «Она замужем, ради Бога! Она любит моего отца!»

Его грудь начала учащённо вздыматься, глаза под маской загорелись с такой силой, что смогли бы осветить самые тёмные глубины. Он медленно приблизился ко мне. «Твоя мать много лет назад отдала мне свою душу», – сказал он на удивление ровным и вежливым тоном, несмотря на явную внутреннюю борьбу. «Она отдала её мне, понимаешь? Мне!» Последние слова он в гневе прорычал, вытянув руки перед собой и скрючив пальцы¹.

Он несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь контролировать свои бурные эмоции, которые (я почувствовал это) отразились на его лице. «Моё лицо, не так ли, юный Шаньи? Моё ужасное, уродливое лицо. Ты не можешь понять, как твоя мать может любить человека с таким лицом!» Его гнев быстро сменился неутолимой печалью и болью, Эрик в полном отчаянии обхватил себя руками и прижал подбородок к груди. Со стоном в голосе он произнёс: «Я тоже раньше этого не понимал. Чувствуешь? Поэтому я её отпустил! Я вручил её твоему отцу!»

Сделав несколько широких неровных шагов, Эрик остановился перед большим чёрным органом. Стоящий рядом канделябр отбрасывал золотистые блики на его тёмные волосы и придавал странный желтоватый оттенок его маске. Эрик посмотрел на меня. «Все эти годы…» – начал он. Его голос был шёпотом мелодии, которая парила в воздухе и невероятно возвышала его страдания. «Все эти впустую проведённые годы! Все эти годы я плакал по ней, нуждаясь в ней и вспоминая её. Если бы я только мог вернуть тот день, когда я отпустил твою мать. Однажды уже сделав выбор, я не мог вернуться назад, я вынужден продолжать идти тем же путём, на который сам же себя привёл. Один необдуманный поступок, одно неверное движение, и жизнь, полная страданий!»

Неожиданно в его взгляде мелькнула мысль, и он медленно стал приближаться ко мне, впившись глазами в моё лицо. В моей груди сердце стучало в ритме стаккато². Та жалостная фигура, что ещё недавно была, исчезла. Он шёл изящным шагом, с поднятой головой, осанистый. Его власть и таинственность вернулись. «Я думаю, всё происходит неслучайно», – сказал он, склонив голову в сторону. Я почувствовал, что он, взглянув на меня, улыбнулся. «Ты не стал бы тем, кто ты есть сейчас, если бы я тогда поступил иначе».

Я неожиданно ощутил скрытое отчаяние, глядя на него и понимая, что, несмотря на его холодность и властность, я не могу ненавидеть этого человека. Что-то было в нём такое, что-то особенное, что тянуло самую мою душу к нему. Но я не мог позволить Эрику причинить зло моему отцу. Противоречивые чувства, которые овладели мной, заставляли моё сердце стучать в ушах, пока я не подумал, что моя голова разорвётся. Я чувствовал, как в жилах бурлит кровь. Я закрыл лицо руками, локтями упершись в колена. Я почувствовал, что он подошёл ко мне.

«Эрик, – спросил я странным шёпотом, пытаясь контролировать головную боль. – Прошу, расскажите мне, что случилось».

Он сел рядом со мной. «Это довольно болезненно, не правда ли? – спросил он. – Иногда проходят целые дни, прежде чем моя боль утихнет. Может, ты позволишь помочь тебе. Сколько себя помню, мне почти всегда приходилось бороться с подобной болью».

Я поднял глаза, во мне пронёсся краткий трепет недоверия, который быстро исчез, когда я посмотрел в тёплые золотистые глаза рядом с собой. Я кивнул.
Я вздрогнул, когда Эрик коснулся меня своими холодными руками. Он прижал свои указательные пальцы к моим вискам и начал медленными круговыми движениями их массировать. Золотой свет свечей в комнате погрузился во тьму, когда я закрыл глаза и поддался воле человека, который сидел рядом со мной. Казалось, его пальцы двигаются у меня внутри головы и стирают боль во всех правильных точках. Я вздохнул и откинулся на спинку дивана.

Я почти впал в беспамятство. Я почувствовал, что мои мускулы расслабились, в то время как Эрик продолжал облегчать мою боль. Его руки касались моего лба и затылка. Пульсирующая в голове боль притупилась. Я уже готов был заснуть, когда Эрик начал говорить, его голос возвращал мой разум из забытья.

«Я расскажу тебе, что случилось между твоим отцом, твоей матерью и мной, – сказал он. – Но предупреждаю тебя, юный Шаньи. Это непростая история». Его пальцы проворно коснулись моей шеи и висков; его голос кружился вокруг меня, врываясь в мой разум. Он засмеялся. «Я думаю, ты будешь угрожать мне убийством, если я причиню вред твоему отцу. Я отчаянно пытался прикончить его много лет назад! Я бы сделал это, но твоя мать умоляла меня сохранить ему жизнь». Я открыл рот, чтобы ему ответить, но его голос заставил меня замолчать. «Ты будешь более услужлив, если выслушаешь меня до конца», – добавил он.

Эрик своими руками творил у меня перед глазами волшебство и в то же время рассказывал о том, как провёл мою мать через зеркало в её гримёрной, понаблюдав перед этим за ней несколько недель. Временами его голос был глубоким и ровным, когда он говорил, как она завладела его сердцем и вырвала его у него из груди своим предательством в ту самую ночь, когда он услышал, как мама и отец клянутся друг другу в любви и планируют убежать. Мама хотела уйти, не попрощавшись. Эрик был уверен, что план побега после последнего рокового выступления мамы принадлежал моему отцу! В его голосе послышалось торжество, когда он стал описывать, как, погасив огни, похитил мою мать прямо со сцены оперного театра; затем притащил её, бессознательную, обратно в дом на озере.

Отец и Перс вскоре прибыли, чтобы найти её, прямо как Эрик и ожидал. Они невольно оказались в комнате пыток Эрика, которую он соорудил, когда начал строить свой дом на озере, чтобы держать подальше всяких любознательных посетителей. Он засмеялся, когда начал рассказывать, как отец едва не встретил свою смерть от жары и воды в этой комнате.

«Хочешь взглянуть на неё?» – спросил Эрик, поднявшись. Когда я открыл глаза, то увидел, что он с любопытством разглядывает меня. «Тебе не нужно бояться комнаты пыток. Я обещал твоей матери, что никогда не причиню тебе вреда. Всё же эта комната довольно любопытная». Я повиновался его жесту и поднялся. Тупая боль в голове исчезла под кончиками его пальцев. Я подошёл за углом к маленькой лестнице, которая вела к чёрному окошку почти у самого потолка. Эрик махнул рукой в сторону окошка. Я взобрался по лестнице и посмотрел через стекло внутрь.

В мгновение ока комната ярко осветилась так, что я качнулся назад, ослеплённый. Я снова взглянул в окошко. Стенами комнаты служили зеркала, в углу отражалось дерево. С ветки свисала петля палача.

Я повернулся к Эрику, который стоял внизу с руками по бокам. «Как это работает» – спросил я.

«О, на самом деле, довольно просто, – ответил он. – Я часто прихожу к заключению, что самое простое является самым лучшим! Ты знаешь, не нужного многого, чтобы контролировать разум людей. Особенно я убедился в этом на примере твоего отца!». Эрик подошёл к маленькому ящику, прикреплённому к стене. Через несколько секунд в зеркальной комнате раздался львиный рёв. Я подпрыгнул, моё сердце дрогнуло.

«Там кто-то есть!» – воскликнул я.

«Нет, дорогой мальчик, – ответил Эрик. – Всё делается с помощью этого». В руках он держал какой-то предмет. Когда он пошевелил пальцами, снова послышался звериный рёв. «Этому небольшому очаровательному трюку я научился в Персии».
Я спустился вниз и встал лицом к лицу к Эрику. Ему, видимо, понравилось, что я поддался его трюку с львиным рёвом. Пока мы стояли напротив друга, я вспоминал детали его рассказа, я знал, что нашёл слабое место этого гения, кое-что, что может пробиться сквозь его внешнюю холодную расчетливость и заставит подчиниться.
Моя мать.

Может, я сумею спасти отца, не причиняя зла Эрику.

«Если Вы тронете моего отца, это убьёт мою мать» - сказал я.

«Неужели? – ответил он. – Думаю, это лишь недолго будет доставлять ей боль. Она оправится быстрее, чем ты думаешь». Вокруг него словно пронёсся холодный воздух, Эрик развернулся и вышел в переднюю.

Помедлив, я последовал за ним. «Вы знаете, что случится, если она будет продолжать приходить сюда, – сказал я. – Вы знаете, что случится, Эрик! Её заставят уйти из-за измены! Её выкинут на улицу…»

От его холодного пристального взгляда слова застыли у меня в горле. «А что ты будешь делать?» – спросил он.

Я прищурился. Сердце застучало в бешеном ритме. «Я пойду с ней, – ответил я. – Я никогда не оставлю её одну».

«Ты бросишь роскошную жизнь, которую ведёшь?» Эрик скрестил руки на груди, впившись мне в глаза. «Ты действительно думаешь то, что сказал, юный Шаньи, или ты сказал так, потому что считаешь, что этот ответ я и хочу услышать?» Он покачал головой. «Тебе никогда не нужно бояться за свою мать. Её жизнь для меня дороже собственной. Любое последствие, которое повлекут её действия, не должно сказаться на тебе. Ты должен продолжать выступать, не взирая на то, что может произойти».

Он показал на тайный вход в комнату – быстрый, изящный жест, означавший, что наша встреча окончена. Я подошёл к двери и остановился, когда он снова начал говорить.

«Если ты так беспокоишься за своего отца, дорогой мальчик, может, тебе следует посоветовать ему никоим образом не причинять твоей матери боль. Сделай это, и он будет обязан тебе жизнью».

Я вышел в тёмный коридор, не обернувшись назад.

Мой разум был затуманен, пока я шёл по тёмным коридорам к себе в гримёрную, где я надел чёрное пальто и шляпу. Вскоре я уже вышел через главный вход на улицу.

Должно быть, было около полуночи. Улицы Парижа были темны, кроме тех, что освещались газовыми фонарями. Холодный ночной воздух щипал щёки и нос, я шёл по улице и думал, как выйти из затруднительного положения, в котором я оказался. Снова и снова я прокручивал в голове те события, о которых мне поведал Эрик.

Я не знал, почему я не желаю Эрику зла, но я не мог утверждать, что ничего не чувствую к этому человеку. Какую, должно быть, он вёл ужасную жизнь! И вот, в конце всех этих мучительных лет, все эти годы нарастающей ненависти к роду человеческому, он нашёл утешение в ком-то, кто полюбил его за то, какой он есть. Мама видела то, что скрывается за его уродством; должно быть, в его мрачной душе она нашла что-то хорошее. Я знал, что она любит Эрика. При мысли о том, что отец может снова проиграть, у меня начинало болеть сердце, но я не мог не согласиться, что мама любит Эрика. Я видел это в её глазах. Я слышал это в её голосе, когда она произносила его имя.

Эта ситуация сама собой не разрешиться. Я никогда не любил, но я знал, что любовь просто так не умирает. Она теплится в твоей душе, пока не овладевает каждой зарождающейся мыслью. Любовь к Эрику пылала в сердце моей матери долгих семнадцать лет, с тех самых пор как он «умер», чтобы отпустить её.
Какая жертва! Этот человек, этот монстр, который по прихоти мог, не задумываясь, убить без всяких угрызений совести, не хотел приговаривать маму к той жизни, которую вынужден был вести, поэтому он отпустил её. Он отдал её отцу, зная, что тот может обеспечить ей лучшую жизнь. Безусловно, это была любовь в наичистейшей форме, исходящая от существа, душа которого была черна как полночь.

Пронзительное лошадиное ржание вывело меня из дурного настроения. Я повернулся и увидел, что в бешеном темпе к фасаду Оперы подъехал экипаж. Лошади продолжали тихо ржать и трясти головами, одетый в чёрное кучер спрыгнул с козел и распахнул дверцу экипажа.

Первыми показались пара длинных стройных ножек. Мои глаза блуждали вверх по их живому естественному изгибу, сердце забилось при желании узнать, кому же принадлежат такие прелестные ножки. Через несколько секунд появилась их обладательница, девушка примерно моего возраста, в красном платье с оборками, достаточно короткое, чтобы выставить напоказ лучшие достоинства. Показалась мужская рука в белой перчатке, крепко сжимающая руку девицы, пока она выходила. Её спутник вышел вслед за ней. Газовый фонарь на карете осветил его лицо в тёмной ночи.

Я нахмурил брови и покачал головой. Нет, не может быть. Этого просто не может быть. Но, несмотря на все внутренние протесты, не было сомнений, кто был этот человек с торчащими из-под шляпы светлыми кудрями, который теперь повернулся к девице и крепко поцеловал её прямо в губы.

– Bonsoir³, мсье виконт де Шаньи, – промурлыкала она. – Что ж, до завтра!

– До завтра, мадемуазель! – я без труда расслышал приятный ровный тон отца. Девица взвизгнула, когда он шлёпнул её по ягодицам, и пошла к Опере, в то время как отец усаживался обратно в карету. Кучер стегнул поводьями, и лошади понеслись галопом прямо в мою сторону.

Я отступил назад в тень стоящего за мной здания. Отец смотрел в окно, но в темноте он не заметил меня. Пальцы начало покалывать, и я потряс рукой, пытаясь вернуть чувствительность. Бесполезно. Тело немело вместе с разумом.

Я не сомневался в том, чем именно занималась эта девица, только что вышедшая из кареты. Ни один человек в здравом уме не мог ошибиться! Отец пропадал здесь с публичной девкой, в то время как (я был уверен) мама была дома и не подозревала отца в супружеской измене. Как много раз она объясняла мне, что отец допоздна занят! Отец всегда говорил, что наивность была одна из самых очаровательных маминых черт. Ясно, что этого было недостаточно, чтобы держать его в узде.
Как он мог изменить ей? Как он мог так поступить, зная, что если она когда-нибудь об этом узнает, это разобьёт ей сердце? Ярость пожирала мой мозг, когда я представил себя мамины полные слёз глаза. Неверность отца вышибла бы из неё дух.
Или нет?

Ругая отца за ложь, я ничего не мог поделать и желал знать, кого же мама отдала своё сердце. Отец связался с проституткой. Я сомневался, что он любит девицу, с которой я его видел. Я закрыл глаза и представил себе, как мило и сердечно он улыбается той улыбкой, которой он всегда одаривал маму перед тем, как прикоснуться к её лицу, притянуть к себе поближе и поцеловать в лоб. Это было одним из единственных типичных проявлений привязанности, которую я видел между ними, другая же заключалась в редком рукопожатии. Будто между ними втиснулся огромный клин и препятствовал их сближению.

Причудливость, несправедливость всей ситуации по отношению к маме, отцу и даже Эрику измотала меня, и я тряхнул головой. Я засунул руки в карманы своего длинного пальто, чтобы укрыться от ночного холода. Мной овладело особое злорадное настроение. Когда я поднял глаза, то понял, что не знаю, где нахожусь. Очевидно, я оказался жертвой собственных нахлынувших мыслей. Я огляделся вокруг в поисках какого-нибудь указателя, какого-нибудь знакомого здания. С обеих сторон улицы меня окружали высокие кирпичные многоквартирные дома. Лёгкое беспокойство от страха, смешанного с яростью, возникло под ложечкой.

Я опустил лицо от ночного бриза, который быстро перерос в холодный ветер. Я плотнее застегнул воротник пальто, развернулся и пошёл обратно той дорогой, которой, я думал, пришёл, стараясь держаться ближе к газовым фонарям.
Внутри всё сжалось, когда передо мной возникли две чёрные тени.

«Так, ну, и что мы тут имеем?» Я увидел светловолосого парня примерно моих лет, он широко расставил ноги и держал руки за спиной. Его губы изогнулись в саркастической усмешке. Сквозь тонкие коричневые брюки у него белели колени.

«Я не знаю», – послышался другой голос. Вперёд вышел другой тип, на несколько лет старше, чем его светловолосый дружок. «Хотя это верное дело! Это колечко на его пальце, должно быть, стоит состояние!» Он медленно подошёл ко мне. Я застыл на месте, в голове возникла привычная боль. Кровь пульсировала в мозгу, отдаваясь в ушах гулом, как если бы мимо проносилось стадо взбешенных быков.

«Идите, господа», – сказал я спокойным беспристрастным голосом, который поразил меня. Как я мог так говорить, так спокойно и собранно, когда я едва мог справиться с бушевавшим, сводящим с ума гневом в себе? «Я к вам не имею никаких претензий».

«А, но мы-то да, милый мальчик!» – воскликнул светловолосый паренёк. «Ну же, милый мальчик, подойди. Давай сюда это кольцо! И ещё то, что у тебя в карманах».
«Уверяю, мои карманы пусты, – сказал я. – Кольцо – фамильная вещь. Я не намерен расставаться с ним».

«Даже ради своей жизни?» – блондин вынул руки из-за спины. У меня перед глазами блеснуло серебристое лезвие ножа. «Оно стоит твоей жизни, милый мальчик?»

Он приблизился. В моём теле напрягся каждый мускул. Лицо грабителя стало неясным, потом покраснело, как и всё в поле моего зрения. Лезвие ножа вдруг стало ярко-алым. В голове сильно колотило, я прищурился, гул в ушах нарастал, пока наконец я не перестал слышать. У меня перехватило дух, когда светловолосый бросился на меня.

Я забыл всё, что произошло через несколько секунд. Помню, я почувствовал что-то тёплое и липкое на своих руках. Подставив их под свет уличного фонаря, я услышал эхо затруднённого дыхания. Я узнал собственный голос. Мои руки были в крови. Краем глаза я увидел тень у своих ног и посмотрел вниз.

На земле лежал один из грабителей. Деревянная рукоять ножа была ярко-красной. Рядом с ним лежал его старший сообщник. Его безжизненные глаза куда-то пристально смотрели, как у тех, кто покинул этот мир. Из глубокой раны на горле у него текла кровь прямо на пыльную рубашку.

Чьи-то пальцы обвились вокруг моей руки, и я, обернувшись, увидел пару знакомых золотистых глаз. «Идём, – сказал Эрик. – У нас нет времени!» Его длинный чёрный плащ завился на ветру, когда Эрик нагнулся, чтобы поднять мою чёрную шляпу. Я взял её из его рук почти механически, не чувствуя пальцев. Шляпа упала на землю. Эрик снова поднял её и с секунду смотрел на меня. «Я позабочусь об этом, – сказал он. – Ничего не бойся, Кристиан».

Его голос прояснил туман в моей голове, мне стало тепло. «Почему Вы здесь?» – спросил я, прикоснувшись рукой ко лбу. – Что случилось?»

«Сейчас не время для длинных разговоров, – ответил он. – Скоро они будут у нас на хвосте!» Эрик склонился над светловолосым бандитом, лежавшим у моих ног. Сквозь его чёрный фрак, на который он накинул плащ, я видел, как двигаются его мускулы. Когда он выпрямился, в руке он держал нож. Между пальцами у него текла кровь. Жестом он показал мне следовать за ним.

Без лишних вопросов я пошёл за ним. Он сливался с тенью, как будто был с ней одно целое, и я понял, как он умудрялся перемещаться по Опере, никем не замеченный. Он двигался тихой кошачьей украдкой, но с видом охотящегося льва. Изредка Эрик оборачивался и смотрел на меня золотистыми глазами, наполненными любопытством, которого я никогда не видел. «Идём!» – говорил он, и я ускорял шаг.
Я услышал, что кто-то бежит. Эрик остановился и прижался спиной к кирпичной стене здания в тёмном переулке, где мы находились. Я сделал то же самое. Дуя в свистки и крича друг другу, пробежали несколько жандармов. Когда они промчались мимо, Эрик стал двигаться вдоль стены, идеально сливаясь с темнотой.

Через какое-то время он остановился и поднял металлическую крышку люка, который вёл в подземные лабиринты под Парижем. Он взглянул на меня и начал спускаться по лестнице, ведущей в колодец тьмы. Я колебался. Эрик остановился, теперь он уже наполовину был под землёй.

«Сейчас не время бояться крыс», – сказал он.

«Крыс я точно не боюсь, – ответил я. – Просто… О Боже, те люди!» Я поднял руки к лицу. Запёкшаяся кровь тёмными бурыми пятнами застыла на ладонях и между пальцев. Я посмотрел на Эрика. «Я убил их?»

Глаза под маской прищурились. «Возможно, – ответил Эрик. – Даже если это так, тебя это беспокоит? Они бы убили тебя».

«Я никогда никого не убью!» – крикнул я.

Эрик прикоснулся указательным пальцем к губам. «Тебе нечего бояться, Кристиан», – сказал он. Спокойный, решительный тон его голоса уменьшил безудержное биение моего сердца, и я спустился за ним по лестнице. Я продолжал колебаться, оглянувшись сначала вокруг, затем взглянув на него.

«Теперь-то ты мне доверяешь».

Я вглядывался в эти бездонные золотистые глаза, которые то блестели от слёз, когда Эрик говорил о моей матери, то были словно скованы льдом, когда он убил того незнакомца в коридоре под Оперой.

Он давно мог убить меня, если бы хотел.

Жестом я показал ему спускаться дальше и последовал за ним. Мои ботинки насквозь промокли, когда я сошёл с последней ступеньки. Темнота сгущалась вокруг меня со всех сторон; казалось, будто она выжала из лёгких весь воздух. Я начал задыхаться, прижав руку к груди.

Эрик немедленно оказался около меня и схватил за предплечье. «Что такое?» – спросил он. Я почувствовал, что он смотрит на меня. «Глубоко вздохни, – сказал Эрик. – Медленно. Так. Теперь, выдохни. Хорошо. И ещё разок. Хорошо». Он смотрел на меня, я чувствовал его беспокойство. «Мы должны продолжать путь». Эрик начал идти дальше. Мне ничего не оставалось, кроме как следовать за ним.

Я шлёпал по воде, Эрик же шёл бесшумно. Я изумлялся его нечеловеческим способностям, пока он продолжал проворно двигаться по тоннелям, то и дело меняя направление. Мне казалось, что мы идём так целую вечность. Наконец мы зашли в тоннель, в конце которого горел жёлтый свет.

Эрик остановился, обернулся ко мне и жестом показал подойти к нему. Он сунул руку под плащ и вынул оттуда маленький пузырёк. «Выпей это, – сказал он. – Тебе станет легче дышать».

Не задавая лишних вопросов, я опрокинул пузырёк и выпил его содержимое. Эрик внимательно следил за мной. «Ну? – сказал я. – Не пора ли нам идти дальше?»
«Через пару секунд».

У меня начали подкашиваться ноги, темнота в тоннеле сгущалась, свет в конце коридора стал исчезать. Я зажмурился и покачал головой. Мной начинала овладевать усталость, во всём теле покалывало. Я взглянул на Эрика – он не сводил с меня глаз. «Вы обманули меня, – прошептал я и провёл рукой по лбу. – Вы обманули меня!» Я рассердился и бросился на Эрика с кулаками, стремясь его ударить.

Я не знаю, поранил ли его. Но я желал этого! Сильнее всего я хотел содрать маску с этого монстра, который завлёк меня в глубины ада, сказал, что я могу доверять ему, и обманул! Я хотел заставить его раскаяться в этом обмане!

Перед тем, как всё погрузилось во тьму, я заглянул Эрику в его сверкающие теплом солнца глаза…

¹ – видимо, автор имела в виду жест из мюзикла Эндрю Ллойд Уэббера, когда Призрак поёт «The world show no compassion to me!» (прим. переводчика).
² – стаккато (итал. staccato — оторванный, отделённый), в музыке – короткое, отрывистое исполнение звуков.
³ – доброго вечера (фр.) (прим. переводчика).
 

***