Часть первая: Кристиан.
Глава III

Образ матери преследовал меня. Она бежала по темной улице. Словно демоны из ада, выпустив когти, ее преследовали тени, сиявшие в лунном свете. Я звал ее, умолял вернуться ко мне. Я бы защитил ее. Я увидел, как мама неожиданно остановилась, ее глаза расширились и округлились. Черные тени обступили ее со всех сторон и протянули к ней свои бесформенные руки. С быстрой Ахиллеса¹ я побежал к маме и протиснулся между этими демонами.
Ее пронзительный крик неприкрытого ужаса привел меня в чувство. Я тотчас же поднялся и огляделся вокруг. Моя рубашка прилипла к телу. В голове мелькали образы из сна, пока я утирал пот со лба. Тогда мне не пришло в голову, что в опасности была не мама, а я сам.
Я обнаружил, что лежу на большой мягкой кровати, укрытый плотным шерстяным одеялом. Несколько мерцавших свечей достаточно хорошо освещали комнату. Рядом, на расстоянии фута от кровати, стоял большой туалетный столик, на котором лежали серебряная щетка и гребень с запутавшимися в нем несколькими длинными черными волосками.
Маленький столик рядом со мной украшали цветы. Их лепестки показались мне жесткими и холодными, и я понял, что это был искусственный букет, наподобие тех, что я находил в своей гримерной после каждого выступления. Одна дверь вела из комнаты в маленькую ванную. Без дальнейших колебаний я поднялся с кровати и пошел туда, чтобы ополоснуть лицо. Холодная вода наконец полностью привела меня в сознание, и я вспомнил все, что произошло.
Я помню длинные руки, которые грубо вытянули меня из лодки и крепко держали под водой. Я подумал, что мои легкие чуть не лопнули от недостатка воздуха, и прижал руки к груди. И еще я вспомнил этот голос, тихий, мелодичный звук, который затуманил мои мысли и заставил перегнуться через борт лодки.
Только один человек мог петь ангельским голосом для того, чтобы убивать. Только один человек был настолько хитер, изобретателен и так владел своим голосом, что смог заколдовать мой логический ум.
Это был Эрик.
Но где я был сейчас? Куда он принес меня? В груди похолодело от страха, когда я осмотрелся вокруг и понял, что мне некуда бежать. В комнате не было ни одной двери.
Меня охватила паника. Я вскочил на ноги и начал стучать по стене кулаком, по всему периметру комнаты, везде, где могла быть дверь. Может быть, Эрик сначала помучает меня, а затем придет и попытается убить. Он, несомненно, мог бы позволить мне утонуть! В порыве отчаяния я прижался к стене. Мой разум вернул меня в темную комнату в пансионе, где я был заперт. Я видел, как Джон лежит на земле, как из его носа и рта течет кровь, и, посмотрев на свои руки, обнаружил, что между пальцами у меня тоже течет кровь. В животе заныло, и я побежал в ванную. Холодная вода вернула мне ощущение реальности, и я смутно припомнил, что являюсь пленником Эрика, пока он не решит освободить меня. Я был полностью в его власти.
Уныло присев на кровать, я уперся локтями в колени, подперев подбородок. Я не мог паниковать. Я должен был собраться с мыслями. В данной ситуации меня мог спасти только мой ум. Где бы я ни был, Эрику было зачем притащить меня сюда. Он знал мою мать; возможно, у него был некий дьявольский план, как обменять меня на маму. Резкий, саркастический смешок вырвался у меня из груди, когда я подумал, согласится ли мой отец на такой обмен.
«Я рад, что ты так быстро пришел в себя».
Невозможно было ошибиться в том, кому принадлежит этот голос. Я вскочил на ноги и, обернувшись, оказался лицом к лицу с дьявольски сверкающими под белой маской глазами.
Эрик стоял, скрестив руки на груди, и в открытую осматривал меня с головы до ног, наклонив голову. Я вытянулся во весь рост, пытаясь, насколько это было возможно, предотвратить что-то дурное. Мои, действия, видимо, позабавили его, потому что следующие свои слова он произнес с улыбкой: «Добро пожаловать в мой дом, – сказал Эрик, вежливо мне поклонившись. – Я рад сообщить тебе, что твое пребывание здесь будет недолгим. Тебя никто не приглашал оставаться здесь. Если ты попытаешься еще раз вторгнуться в пределы моего дома, я не буду обязан вытаскивать тебя из воды».
«Вытаскивать меня из воды? Вы перетянули меня за борт лодки!» – ответил я тоном школьника, который чувствует, что его несправедливо наказывают родители. Я мысленно сказал себе смягчить голос и понизить тон. Нельзя, чтобы этот человек почувствовал мой страх перед ним.
«Ах, это. Это сделала сирена! По крайней мере, я оказался там и спас тебя». Он сделал несколько шагов мне навстречу, и я инстинктивно попятился назад. «Юный Шаньи, ты меня боишься? Я думаю, что тебе стоит! Твой отец боялся… но это сейчас не важно». Когда он отвернулся от меня, в его тоне послышалась неземная печаль. «Скажи мне, как твоя мать?»
Я сглотнул и, тяжело вздохнув, мысленно постарался унять учащенное сердцебиение. «Она в порядке», – ответил я. Я бесшумно подошел к нему по персидскому ковру, который занимал почти всю площадь комнаты. Возможно, мне удастся одолеть его и сбежать…
Все его тело напряглось, как у кобры, готовящейся нанести удар. Он развернулся на каблуке и оказался лицом ко мне, со скрещенными на груди руками. По моей спине побежали мурашки, когда я остановился от свирепого взгляда этих ярко сверкающих желтых глаз.
«Твой отец однажды пытался выстрелить мне в спину. Я люблю думать, что я заставил его расплатиться за эту ошибку». Звук его голоса, холодного тона смерти, не оставил у меня сомнений, что он убивал раньше, и, возможно, много раз. Он не страдал от мук совести.
Мне вспомнился разговор между ним и дарогой. Мое мужество постепенно возвращалось ко мне. Я скрестил руки на груди, слегка откинулся назад и пристально уставился на Эрика. Он не показывал, что хочет убить меня, как обещал при нашей первой встрече в темном коридоре. «Вы любили мою мать, не так ли, Эрик? Вы любили ее, а моего отца ненавидели!»
Он только опустил руки, чтобы высказать свое удивление. «Ты говоришь в прошедшем времени, – ответил он. – Все осталось как прежде».
«Тогда почему вы не убили меня? Почему вы не утопили меня в озере?»
«Я никогда не сделаю того, что причинит твоей матери боль, – сказал он. – Я видел, как она смотрит на тебя во время концерта. Она боготворит тебя». В шепоте его тихого голоса мне послышалась печаль. Он развернулся и приоткрыл замаскированную в одной из стен комнаты дверь; все было так, словно Эрик приказал этим стенам расступиться, и они повиновались мановению его протянутой руки. Я снова удивился необычной длине его пальцев. Проходя через дверь, он обернулся ко мне.
«Могу я взглянуть на твои руки?» – спросил он.
Я прищурился, все мое тело похолодело от его неожиданной просьбы. Он прочел мои мысли? Могу ли я ему доверять? Что он собирается сделать? Я всмотрелся в его желтые глаза и попытался прочесть его мысли, его намерения. По его поведению ни о чем нельзя было судить, но по некоторым причинам я больше не думал, что он попытается причинить мне зло. Я медленно протянул ему свою руку.
Мои пальцы всегда были ненормально длинными и тонкими. Даже после стольких лет выступлений, когда женщины поворачивали мои руки верх ладонями, или когда учителя или другие артисты с сильным удивлением глазели на них, никто так не смотрел на мои руки, как этот человек в белой маске. Я не мог видеть, какие эмоции отразились на его лице, но я чувствовал их! Они наполняли собой эту таинственную комнату, витали вокруг, пока наконец у меня не закружилась голова. Я пытался прогнать их, полностью сконцентрировав внимание на маске Эрика. Он начал говорить, но этот величественный, таинственный, властный человек, который стоял передо мной, лишился своего уникальнейшего оружия: своего голоса.
Вскоре дар речи снова вернулся к нему.
«Твои руки очень похожи на руки твоей матери», – сказал он.
Не знаю почему, но я неожиданно понял, что сдерживаю слезы. «Вы действительно любили ее». Это все, что я смог выдавить из себя. Его душа была полна сердечной боли, муками многолетних желаний. Они словно электрический ток пронеслись по его телу и подействовали на меня. Его печаль вызвала во мне боль.
«Очень сильно, – ответил он. – Больше, чем саму жизнь». Он саркастически рассмеялся, и чары рассеялись. «Намного больше», – добавил он, жестом показав мне следовать за ним через дверь.
Я и не думал не повиноваться ему.
«Я покажу тебе, как вернуться назад другим путем, – сказал он, когда мы вошли в другую комнату его дома. – Не пытайся вернуться сюда».
Эта комната была темнее, чем та, из которой я только что вышел; в ней несколько разрозненно стояли маленький диван, квадратный стол и два темных деревянных стула, на полу лежал красивый персидский ковер.
Но в одном углу комнаты стоял черный инструмент, который сразу привлек к себе мое внимание. Я слышал, как его голос взывает ко мне, даже когда я смотрел на Эрика, который с величественной грацией шел впереди меня. Он скорее почувствовал, нежели увидел мое колебание и пристально посмотрел на черный инструмент в углу.
«Вы играете?» – спросил я и почувствовал, как под маской он зловеще улыбнулся.
«Конечно, – сказал Эрик, – как же я тогда аккомпанировал твоей матери?». Он подошел к органу и своими длинными пальцами провел по его гладкому блестящему корпусу, как будто лаская возлюбленную. У меня отвисла челюсть, когда я подумал, что также ласкала зеркало в своей гримерной моя мать.
Эрик взглянул на меня, и я кивнул головой. Он сел за инструмент и провел длинными пальцами по волосам. Я видел, что когда-то они были черные как ночь; сейчас же можно было заметить седые пряди, которые, казалось, мерцают даже в темноте.
Его руки опустились на клавиатуру. Мир исчез. Осталась только музыка, монументальная, всепоглощающая мелодия, которая кружилась вокруг меня и отняла возможность рассуждать, способность думать. Я не хотел думать. Я хотел просто ощущать. Музыка обострила во мне все чувства: счастье, уныние, исступленный восторг, отчаяние. Я опустился на диван, наблюдая с открытым ртом, как этот мистический гений создает для меня новый мир.
Мне было сложно о чем-то думать, наблюдая, как руки Эрика плавно и легко двигались по клавишам, наполняя комнату величественными звуками. Его музыка воскресила в моей памяти воспоминания раннего детства: горькое разочарование, когда отец не мог приходить на мои первые концерты; беспросветное отчаяние и одиночество, когда я был заперт в своей комнате в пансионе; дикий восторг, когда я стоял на сцене Парижской оперы перед несколькими тысячами людей, которые стоя аплодировали моему таланту. Я не могу сказать, когда именно Эрик прекратил играть. Я помню, сквозь туман воспоминаний, что он, играя на органе, пристально смотрел на меня. В какой-то момент он подождал меня, его желтые глаза светились любопытством.
Я не могу объяснить того, что я сделал потом. Мучаясь, я думал об этом много лет. Неожиданно я захотел увидеть лицо Эрика. Не раздумывая, я шагнул к нему и протянул руки к его лицу, чтобы сорвать эту белую маску, что так заворожила и преследовала меня с нашей первой встречи с Эриком.
«Нет, будь ты проклят!» Его яростный крик разнесся по всей комнате, я почти увидел, как стены зашатались от его громкого голоса. Из него исчезла вся красота, остался только грубый, резкий, зловещий тон. Эрик метнулся в сторону, когда я ринулся было к нему, и, не рассчитав силы, потерял равновесие и упал на пол.
Через секунду Эрик был уже рядом, схватив руками меня за горло, его неестественно длинные пальцы обвились вокруг моей глотки, мгновенно перекрыв доступ к воздуху. Я с трудом дышал и задыхался от его хватки. Я подумал, что этот человек, который пытался утопить меня в озере, затем вытащил меня и отнес в безопасное место, теперь попытается закончить свое дело. Его золотистые глаза покраснели. Он не видел меня. Он обезумел от гнева. Я ободрал руки о его белую маску и наконец схватил Эрика за горло. Ничего из того, что я делал, не ослабило его хватки.
Через мгновение его взгляд смягчился, и в глазах снова появился золотистый блеск. Он поднялся, все его тело напряглось, одна рука сжималась на груди. Когда Эрик посмотрел на меня, в его глазах я увидел боль.
«Никогда не прикасайся к моей маске», – сказал он слабым, но мелодичным голосом. Я встал и рукой провел по горлу, потирая кожу, чтобы снова вернуть ей чувствительность. «Я надеюсь, ты не испытываешь болезненных ощущений», – сказал Эрик. Я взглянул на него. Даже в этом немного расслабленном состоянии он сохранял то холодное безразличие, королевскую осанку, которые пронизывали все его существо.
«Что вы скрываете под маской?» – спросил я.
«Ты никогда не узнаешь, что под ней», – глухо ответил Эрик ледяным тоном.
Я не мог оправиться от звука его голоса, этого ужасающего властного оружия, которое он, я был уверен, мог использовать для достижения любой цели. Было трудно концентрироваться на его словах, потому что я был полностью поглощен его голосом. Эрик отошел от меня и встал около обшитой сукном стены, оперев об нее руки. Он глубоко задумался, и я не решался нарушить его размышления. Меня пробивала смесь ужаса и любопытства, волнующие мой разум. Я хотел знать все об Эрике, как он оказался здесь, почему он живет здесь, где именно мы находимся… что случилось между ним, моей матерью и моим отцом…
Моим отцом. Почему-то я подумал, что он принял самое худшее участие в этом странном любовном треугольнике.
«Вы сказали, что ненавидите моего отца».
Эрик выпрямился, как будто мои слова электрическим током пронеслись по его телу. Он развернулся ко мне лицом, его глаза засветились гневом, когда я произнес имя моего отца. «Не упоминай о нем в моем доме», – пробормотал Эрик. Его тон был так же мрачен, как и его наряд.
«Что произошло между вами тремя?»
Эрик медленно зашагал ко мне, его опущенные руки сжались в кулаки. Я чувствовал, как в нем пылала ярость. На секунду я подумал, что он опять попытается причинить мне вред. Он остановился в нескольких футах от меня. Это придало мне немного смелости.
«Вы пообещаете мне, Эрик, не причинять зло моей матери или моему отцу?»
Я услышал его зловещий смех. «Обещать тебе? Разве я тебе что-то должен, юный Шаньи, чтобы давать тебе такие обещания?»
«Вы ничего мне не должны», – пробормотал я, покачав головой. Этот необычный мир, в который он принес меня, странные, темные события прошедших нескольких дней начинали сказываться на моем здравом уме. «Вы кажетесь джентльменом. Я не буду разыскивать вас снова, если вы пообещаете».
«Я никогда не причиню зло твоей матери. Только из-за нее ты до сих пор жив». Я увидел, как в его глазах под маской заблестели слезы.
«А моему отцу?»
Началом его ответа был странный приглушенный смех. «Рауль де Шаньи», – сказал он. Его голос напомнил мне, как коты играют с мышами. «Я не хочу ничего больше, как добраться до него! Естественно, даже мне не всегда будут отказывать в этом маленьком удовольствии».
«Вы обещаете не причинять ему вред?»
Эрик поднял руку и резким движением отвел ее в сторону. «Я устал от этого разговора, –
произнес он. – Я покажу тебе обратную дорогу. Если ты когда-нибудь вернешься сюда, ты не останешься в живых. Я думаю, ты понял?» Эрик закутался в свой длинный, ниспадающий складками плащ и надел шляпу, жестом приказав следовать за ним.
Мы прошли через проход в стене его дома; Эрик провел своими длинными пальцами по стене, и она расступилась, как должно было расступиться Красное море перед Моисеем². Мы шагали по темному глухому месту, длинному узкому коридору с многочисленными поворотами и подъемами, по которому мы шли, пока наконец я не увидел вдалеке слабый свет. Эрик остановился.
«Туда, – сказал он. – Иди на свет. Он приведет тебя на верхние этажи». Без лишних слов он развернулся на одной ноге, его плащ закружился вокруг него.
Неожиданно я испугался, что больше не найду его. Почему-то я не хотел, чтобы это была наша последняя встреча. Осталось без ответа столько вопросов, осталось столько эмоций, нахлынувших на меня. «Эрик!» – позвал я. Я был удивлен, когда он остановился, но все же продолжал стоять ко мне спиной. Я попытался выразить словами свои противоречивые чувства, но ничего не получалось.
Эрик медленно повернулся ко мне. В этот раз я находил вид его абсолютно белой маски странно успокаивающим. Он наклонил голову в сторону, его ярко сверкающие глаза пристально смотрели в мои. «Я буду наблюдать за тобой, юный Шаньи, – сказал он. – Не пытайся найти меня снова». Эрик обернулся и исчез в темноте.

Это было началом моей одержимости.
Я должен знать, я должен выяснить, что произошло много лет назад между Эриком, моей матерью и моим отцом. Я знал, что это глубоко связано со мной. У меня не было конкретных фактов, на которых я мог строить свои предположения, только ощущения, странной волной эмоций распространившиеся по моим жилам. Из-за них я провел один невероятный день во время своего двухнедельного перерыва от моих выступлений в оперном театре.
Я расспрашивал свою мать.
Сначала я подумал, что она опять упадет в обморок. От ее лица отлила кровь, сделав черты мертвенно-бледными. Мама медленно прошла по ковру и, обессилев, упала на маленькую кушетку в гостиной поместья, той самой гостиной, где несколько лет назад я впервые заметил, как сильно отличаюсь от родителей.
«Кристиан, я достаточно ответила на твои вопросы», – сказала она и убрала со лба выбившиеся из прически пряди
Решимость нарастала во мне, как вода, сдерживаемая дамбой. «Я не отступлю, мама. Если ты мне не расскажешь, возможно, это сделает Эрик».
Мама вскочила с кушетки и устремилась ко мне, ее пальцы сомкнули мои губы. «Тише!» – прошептала она. Ее взгляд стал как у дикого пойманного животного. «Никогда не произноси это имя здесь, Кристиан, ты слышишь? Никогда больше!»
Я подошел к камину и прижался руками к стене, чуть пониже зеркала. Под глазами у меня были черные круги, лицо исказилось и побледнело. Я медленно лишался сил из-за плохого здоровья. Я вспомнил, что не ел уже несколько дней, и при этой мысли мой живот начало сводить, в то время как в голове всплывали новые вопросы.
«Мама», – сказал я и обернулся. Я увидел, что она стояла прямо за моей спиной. Она протянула руку к моей щеке, пока я говорил, ее карие глаза были полны беспокойства, между бровями появилась морщинка. «Мама, я должен знать. Я должен знать, что случилось. Я схожу с ума. Этот человек, про которого ты сказала, что он много лет назад умер, что ж, мама, я говорю тебе, что он жив! Он жив, так же, как ты и я!»
«Это невозможно, Кристиан. Тебе, должно быть, опять все приснилось». Она отвернулась и подошла к одному большому окну, пристально посмотрев на улицу. Скрестив руки на груди, она обхватила себя за плечи. Только ее бледные от чрезмерного усилия пальцы выдавали ее внутреннее замешательство.
«Я говорю, мама, что мне это не приснилось!» – пронзительно вскричал я, как сумасшедший. Из-за моего крика мама обернулась и посмотрела на меня округлившимися глазами. Я прикусил язык, чтобы не сказать, как она едва лицом к лицу не столкнулась с Эриком. Ее глаза стали бездонной пропастью надежды и печали, и я знал, что если я скажу ей, она побежит туда и попытается найти Эрика, и меня ужасала мысль, что произойдет, если мама встретиться с ним. Ей лучше не знать; нам всем будет гораздо лучше, если мама посчитает меня сумасшедшим. Тем не менее, я мог послушать историю том, что случилось много лет назад, не подвергая опасности ни мать, ни отца.
«Мама, я видел тебя на озере под оперным театром».
Она открыла рот, ее глаза быстро заморгали. «Пожалуйста, Кристиан! – пробормотала мама. – Пожалуйста, прекрати это!» Она как будто умоляла меня.
«Нет, я не остановлюсь, пока ты не расскажешь мне!»
«Расскажу тебе о чем?» Мама медленно подошла ко мне, на ее бледном лице снова проступил так украшавший ее щеки румянец. «Расскажу тебе о чем, Кристиан? Как твоего отца чуть не убили? Как он рисковал своей жизнью, считая, что должен спасти меня?»
«Да, – ответил я. – Да, об этом». Мама остановилась прямо передо мной. Я положил руки ей на плечи, молча внушив, чтобы она посмотрела мне в глаза. «И о том, как этот человек по имени Эрик любил тебя, да, любил тебя, мама». Я вернулся к камину. «И как ты любила его. Я слышал, как ты тоскливо звала его на берегу озера, мама».
Она выпрямилась, встретилась взглядом со мной и пошла к большим дверям, которые вели в рабочий кабинет. Я подумал, что мама уйдет, но она заперла двери и, обернувшись, подошла опять ко мне. Ее спешка исчезла, мама теперь была полностью покорна. Когда она встала передо мной, в ее глазах я увидел неожиданную усталость.
«Я очень сильно люблю твоего отца, Кристиан, – сказала она. – Перед тем, как я расскажу тебе эту историю, ты должен поверить в это».
«Я знаю это, мама».
«И ты, Кристиан. Ты для меня дороже всего на свете. Ты также должен понять это». Мама прикусила нижнюю губу. «Я никогда не поменяю ход событий… что ж, может, совсем немного, но кто в своей жизни, обернувшись назад, может сказать, что ничего не изменит в своей судьбе, ни одной мелочи? Я бы поменяла кое-что, но Бог не дал людям такого права. Иногда жизнь круто поворачивается, и остается лишь продолжать свое путешествие».
Она устало опустилась на кушетку. Я отошел от камина и сел рядом с ней, взяв ее тонкие ручки и утешительно пожимая их. На мгновение ее дрожащие губы улыбнулись, а глаза наполнились слезами.
«Я думаю, мне стоит начать этот рассказ с самого начала. Я постараюсь ничего не пропустить, Кристиан, хотя тебе кое-что все-таки не следует знать, и я об этом умолчу. Ты знаешь, что есть тайны, которые мы заберем с собой в могилу, правда, Кристиан? Я могу сказать, что и у тебя они будут, когда ты станешь старше. Не говорить всей правды не значит лгать, если мы защищаем тех, кого любим. Ты понимаешь это?»
«Ты говоришь очень таинственно, мама».
«Ах! А я еще не начала рассказывать. Я думаю, пусть будет так, это очень подходяще, в некотором отношении». Она кивнула, ее темные пряди рассыпались по плечам, и я не мог не улыбнуться. Мама улыбнулась мне в ответ и вздохнула. «Это длинная история, поэтому будь терпелив. Если отец вернется домой, я буду вынуждена остановиться. Он очень огорчится, если подумает, что я рассказываю тебе все это».
«Почему?»
«Ты поймешь, когда я закончу», – ответила она, посмотрела мне в глаза и потом уставилась на блестящий деревянный пол под ногами. «О, воспоминания! Они причиняют боль, и еще… Помнишь, ты сказал мне, что следовал за человеком в маске по коридору под Парижской Оперой? Что ж, я тоже там была! Я шла за ним много лет назад, Кристиан, и тогда бы я последовала за ним на край света». Мама встретилась со мной глазами, и я увидел в них восторг, смешанный со щемящим сердце страданием, которое все больше и больше преобладало в ее взгляде.
Я знал, что эту историю я никогда не забуду.

 

¹Ахиллес: один из величайших героев Троянской войны, сын царя Пелея и морской богини Фетиды, воспитанный кентавром Хироном. Из дошедших до современности источников наиболее обстоятельно образ Ахилла (другой вариант написания имени этого героя) дан в «Илиаде» Гомера (прим. переводчика);
² «И простёр Моисей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь и сделал море сушею, и расступились воды» (Исх.14:1-31) (прим. переводчика).
 

***